В Рождество «неловко» чувствовать одиночество. Но многие чувствуют, а ведь «надо» радоваться — в мир пришёл Спаситель — и втайне винят себя за несоответствие. Правда ли, что здесь есть повод для самообвинений?
Игумен Пантелеимон (Королёв) — настоятель Свято-Троицкого Данилова мужского монастыря Переславля-Залесского. В 2001 году закончил мехмат МГУ. Во время учёбы планировал уехать жить в Америку к родителям, но после окончания университета поступил в Московскую духовную семинарию (в которой сегодня преподаёт), потом в академию. Участвовал в издании студенческого журнала МДА «Встреча», с 2005 года — в должности главного редактора. После смерти лучшего друга принял постриг (2011) с именем великомученика и целителя Пантелеимона; в 2014 году рукоположен во иеромонаха. В 2019 году назначен на должность игумена Свято-Троицкого Данилова мужского монастыря Переславля. Занимается исследовательской работой и переводом: вместе с командой магистрантов Высшей школы экономики и с помощью современных цифровых технологий анализирует церковные тексты.
«До меня вам нет никакого дела»
— У вас есть ощущение, что рядом с темой Рождества Христова часто возникает тема одиночества? Отчего так происходит?
— Рождество Христово соседствует с новогодними праздниками, вокруг которых много ажиотажа, возбуждения, иногда наигранной радости. Всё это может усилить в сердце жажду настоящей радости.
Часто повторяемые слова о том, что одиночество может ярче всего возникнуть в толпе, не так уж и банальны. Однажды я был в преддверии Рождества на Таймс-Сквер (Times Square) в Нью-Йорке — мои родители живут в США, поэтому я часто там бываю, и вот, какой-то мужчина посреди площади кричал мимоидущей плотной толпе: тут вас много, но все вы в этой толпе одиноки, и до меня вам нет никакого дела, и я тут стою и ору в одиночестве.
Не знаю, был ли он ментально здоров, но его слова вполне правдивы. И они усилили моё ощущение пустоты среди вроде как радостного хаоса.
Тема одиночества появляется рядом с праздником Рождества ещё и из-за инаковости Спасителя, пришедшего «не от мира сего» ради того, чтобы спасти этот мир.
Эти смыслы ведут нас к Страстям Христовым, которые Он должен был претерпеть в одиночестве. Эти параллели между приходом в мир и исходом из него видны в иконографии: спеленатый ребенок в пещере — и обвитое плащаницей тело Спасителя в гробнице; Иосиф Обручник, склоняющийся над яслями — и Иосиф Аримафейский, снимающий тело Господа с Креста; путеводная звезда Рождества — и помраченное солнце Страстной Пятницы.
И во время проскомидии, когда приготовляются хлеб и вино для совершения Литургии, рядом произносятся слова: «И прише́дши звезда́, ста верху́, иде́же бе отроча́» и: «Жре́тся А́гнец Бо́жий, взе́мляй грехи́ ми́ра, за мирски́й живо́т и спасе́ние».
Святые отцы, отшельники и пустынники нередко свидетельствуют о чувстве одиночества, покинутости, уныния. Преподобный Силуан Афонский молился Богу, но ощущая, что молитва как бы упирается в стену, восклицал Богу: «Ты неумолим». Многие из очень достойных молитвенников и подвижников говорили о состоянии темноты, помрачения, которое приходит без повода и которое неясно, как перебороть.
Авва Евагрий Понтийский утверждает, что единственный способ пережить их — перетерпеть. И в конце концов на другой стороне ощущения никчёмности и бессмысленности своей жизни, невозможности отношений с кем бы то ни было, открываются радость, свобода и свет.
Сложно заподозрить святых и подвижников, что они делали что-то не так. Таинственная божественная педагогика ведёт их по пути возрастания в молитвенном делании, чтобы они научались переживать не только, когда молитва окрыляет, но и когда становится сухой и бесплодной. Такое моление превращается в акт веры и верности: я не вижу никаких знаков, что Ты, Господи, меня слышишь, но я продолжаю взывать и благодарить. Даже когда не получаю ответы, я верю, что Ты слышишь и хочешь, чтобы я продолжал своё дело.
— Это же распространяется и на мирян? Они тоже могут испытывать чувство одиночества не по своей вине?
— Да, просто у отшельников, подвижников этот опыт ярче, он словно дистиллированный. Поэтому и у мирянина такое состояние может быть не только вследствие греховности.
Когда нет необходимости разговаривать
— После Боговоплощения у нас всегда есть Тот, Кто знает, как может быть плохо, потому что Сам это пережил. А тогда получается — одиночество, где твое жало? Отвержение — где твоя победа! Христос родился — и у человека всегда есть Второй! Но тогда почему мы так слабо чувствуем эту сторону праздника Боговоплощения? Ведь не все могут быть мистиками-созерцателями, чтобы пребывать в общении с Богом непосредственно.
— После Боговоплощения мы можем прикоснуться ко Христу, принять в себя Самого Бога в Таинстве Евхаристии. Это близость была недоступна в Ветхом Завете.
Марина Михайлова в своей книге «Эстетика молчания» сравнивает молчание одиночества и противоположное ему молчание глубокого радостного сопребывания, когда любящие сидят в обнимку, и им нет необходимости разговаривать.
Продолжая этот образ, она сопоставляет с поцелуем молчаливое приобщение Христу, когда мы вкушаем Его Тело и Его кровь.
— Бездомному человеку или оставленному, или болящему правильно ли сказать: «ты не один, Бог рядом»? Или лучше купить еды, или посидеть вместе, что-то конкретное сделать?
— Апостол Иаков укоряет таких, кто говорит людям: Идите, грейтесь и питайтесь, но не даёт, чем согреться и напитаться (Иак. 2, 16). Если мы хотим понимать, что Бог с нами, мы можем стать устами и руками Божиим. Мы к этому и призваны, об этом с нас будет спрашиваться на Страшном Суде.
Кроме того, мы должны в этом человеке увидеть Христа, не отмахнуться «иди отсюда, Бог с тобой», а «я вижу в тебе Бога и хочу послужить тебе».
Крик души
— В Гефсиманском саду Христос просит Бога избавить Его от крестного страдания, и одновременно решает идти до конца: «Впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26, 39). Когда Его схватили, Он с уверенностью говорит Петру, что мог бы умолить Отца послать ему на помощь 12 легионов ангелов, что равно 120 тысячам (Мф. 26, 53). А на кресте Он говорит Богу-Отцу: Почему Ты меня оставил? (Мф. 27, 46). Как это понимать?
— Христос — и Бог, и человек. При этом Его Божество не поглощает и не разрушает человеческую природу, происходит её обожение — человек научается хотеть того, что хочет Бог.
Когда учитель учит ученика писать, он вставляет ему в руку перо, крепко держит её и водит своей рукой, чтобы получались буквы. Потом ослабляет нажим, потом просто сидит рядом и даёт советы. Но придёт время, когда ученику нужно будет написать что-то самому и учителя не будет рядом. Логично, что ученик может воскликнуть: «Учитель, учитель, почему ты ушел? Подскажи!»
И Господь, не чувствуя поддержки Отца, непоколебим в своём решении — но для души в случае тоски и оставленности естественно вопить, точно так же, как телу естественно кричать при боли.
— Когда говорят страдающему человеку «Христос прошёл через всё это», как это помогает?
— Если мы стараемся быть со Христом близки, как с другом, как с любимым — и в горе, и в радости, — значит, наш путь сквозь страдания и смерть будет в воскресение со Христом.
Если бы Христос был неуязвимым триумфатором, мы бы смотрели на Него и думали: «Где Он! — а где я?» Но Христос в Своём уничижении оказывается очень близок к нам, Он среди тех, кого предают, среди тех, над кем злорадствует толпа…
Пошли мне, Господь, второго
— Адам в Раю был с Богом и всем творением, но именно тогда Господь сказал: «Не хорошо быть человеку одному, сотворим ему помощника, соответственного ему» (Быт. 2, 20).
— Да, из Писания следует, что именно Бог решил создать Адаму подобного ему. Человеку нужен тот, с кем можно быть на равных, «спарринг-партнер». Забег на 60 метров в школе устраивают не для одного, а выбирают тех, кто бегает с одинаковой скоростью — чтобы, состязаясь друг с другом, они максимально выкладывались.
Важно иметь собеседника, который не будет подавлять авторитетом и смотреть свысока — но и не будет глупцом и недотёпой.
Нужен равный, но и непонятный собеседник, который мыслит по-другому и иначе смотрит на ситуацию. Этот человек — иной соразмерный мир, с которым ты сталкиваешься и в котором как в зеркале отражаешься.
Ты взаимодействуешь с этим миром не как хозяин и не как раб, а как трепетный исследователь и себя, и мира.
— А потом, создав человеку подобного ему, Бог призывает «оставить жену, детей, родителей»…
— Пустынники уходили от людей, но не уходили из Церкви — Тела Христова, от истинных отношений с Богом и ближним. Архимандрит Емилиан (Вафидис), игумен монастыря Симонопетра на Афоне, говорил, что монах должен встать на молитву в своей келье до того, как придёт на богослужение. Он должен прийти на общую молитву не с пустыми руками, а с согретым сердцем.
Когда каждый приходит со своим зернышком, то составляется общий хлеб совместной молитвы. Одно подкрепляет другое. Невозможно внимательно молиться в Церкви, если ты не молишься в келье или дома.
Единение — важный аспект. Одно дело, когда я один обращаюсь к Богу «Отче», другое дело, когда люди, которые стоят рядом со мной, так же молятся — они становятся моими братьями и сёстрами.
Одно дело разговор с отцом тет-а-тет, другое дело семейный обед, трапеза. Среди житейской суеты мудрый отец будет уделять какое-то время каждому из детей, но ощущение единства всей семьи возникает именно за общей трапезой.
— Христос родился в хлеву, на задворках мира, в бедности, беззащитности — сколько можно на этом делать акцент? Почему нельзя посмотреть на Рождество Христа как на рождение Младенца в любящей семье, у заботливых родителей, делавших всё, чтобы Младенцу было тепло, безопасно? К нему с поклоном пришли мудрецы Востока и принесли, между прочим, мешок золота, обеспечив материальный достаток (это кроме символического значения). Пришли пастухи и сказали о славе, которую Младенцу уже воздали ангелы на Небесах.
Почему мы в православии во всём видим больше грустного, чем радостного? Чтобы пережить ужас вины, что мы верим поверхностно и совсем почти не христиане? Почему мы не можем пережить радость утверждения в благом, представляя себя пастухами и волхвами?
— Конечно, Церковь радуется о Рождестве Христовом.
Но какой же русский не испустит скорбного вздоха — как трудно жизнь? Не вообразит пургу над пещерой-вертепом, завывающие ветры и лютый холод? Проглядывают трагические нотки в нашем русском православном мировоззрении.
Но ведь и пещера Рождества потом всё-таки преобразуется в гроб, и Царь вместо почитания получает страдания. И всё же победа остаётся за Богом, потому что заканчивается Его Воскресением, преодолением смерти, а значит и страданий, одиночества, боли, в чём и мы, если захотим, найдём, по Божией любви, свою часть.