Очередной резкий звук окончательно меня разозлил.
— Да не поедут они от ваших «мотивирующих» гудков! — сорвался я, ожесточенно тыкая по экрану телефона, чтобы выключить навигатор.
Пробка достигла предела, солнце перестало играть бликами на лобовых стеклах машин встречного движения. Все встало. Я откинулся на спинку сиденья, пересиливая чувство гнева. В назойливом гуле послышалась мелодия звонка.
— Лена! Тебя не слышно!.. Да, не скоро, здесь ни один не моргнул за последние полчаса. Чтоб еще раз я по навигатору ехал! Перезвоню, как тронемся.
На этом разговор закончился, и я вынужден был вновь вслушиваться в неугомонное гудение утомленных водителей.
Вдруг за окном машины показалась грязная ручонка. Я опустил стекло и высунулся наружу. Передо мной выросла скомканная фигура запачканного ребенка.
— Блокноты, ручки, карандаши! — возгласил малыш.
Оглянувшись вокруг, я увидел мелькающие силуэты детей. Они шныряли тут и там среди гудящих машин, а те, что посмелее, стучались в тонированные окна иномарок и, съежившись, отступали.
Я снова обернулся к маленькому продавцу и полез за кошельком.
— У тебя есть ежедневник или красивая тетрадка?
— Найдется, — чирикнул малец и сунул мне в руки разноцветный блокнот.
— Находка! — похвалил я, протягивая ему деньги.
— Спасибо большое!
Мальчуган проворно проскользнул между рядами машин и скрылся.
Прежде чем опустить стекло, я еще раз посмотрел на дорогу. Дети, что бегали вокруг машин, были плохо одеты. Кто-то до локтей закатывал неудобные широкие рукава протертых рубашонок, некоторые неумело подворачивали штаны, перешедшие им от старших братьев или сестер. Движения у малышей были резкие, неловкие. Как только кто-то из ребят получал доход, он незамедлительно отправлялся в карман. Остальные завистливо сверкали глазами и приступали к работе вдвое усерднее.
«Как в девяностые, — промелькнуло у меня в голове. — Слава Богу, моя дочь здесь никогда не окажется».
Впереди показался светофор, и я встрепенулся, отсчитывая секунды до того, как загорится зеленый. На повороте в зеркале заднего вида я снова увидел проворную фигурку мальчугана.
И тут передо мной предстала картина из детских воспоминаний.
Маленький бледный мальчик с худыми ручонками и впалыми щеками смотрит на меня с зеркальной витрины продуктового магазина. Я поднял руку и вытер пот со лба. Отражение повторило за мной. Этот вызов я принял с настойчивостью, свойственной только диким индейцам, после чего вступил в соревнование за самую смешную рожицу со своим двойником на витрине.
Резкий звук, донесшийся с территории школы, пронзил воздух, и мне пришлось оставить попытки в борьбе за первенство с отражением. Я рванул в сторону, откуда был слышен звонок.
В гулком школьном коридоре укоризненно тикают часы. Я торопливо скомкал свою не по погоде холодную курточку и сунул ее под лавку в раздевалке.
— Опять опоздание! — скрипучий голос учительницы эхом пронесся по классу.
Я застенчиво сел за последнюю парту, думая о том, какие трудные испытания мне предстоит вынести в этот день на большой перемене.
— Записываем число, — диктовала учительница, — не заходим за поля. Двадцать восьмое октября тысяча девятьсот девяносто второго года. Двадцать восьмое…
Я прикусил кончик замусоленной ручки и поднял глаза. На меня уставился заклятый враг — второгодник Сашка. Это его дорогие игрушки мерещились мне во сне, подразнивая своими блестящими деталями. Это от него я прятался на переменах под лестницей около подсобки, уплетая остатки вчерашнего ужина, которые удавалось стащить со стола до того, как их растерзают младшие братья…
Яростный толчок и режущая боль в животе. Я не успел добежать до лестницы. Перед глазами пронеслись каменные ступеньки, ухмылки школьных задир, и я почувствовал нестерпимую боль. Послышался раскатистый хохот. Я поднялся, но снова был сражен ударом Сашки.
— Папа тебя не учил драться, как мужчина? — издевался одноклассник. — Посмотрите-ка, — продолжал он, упиваясь моими бесплодными попытками осилить гравитацию, — он за ранец хватается. Может, у него там сокровище? Новенький, вон как блестит! Ты что же, совесть свою за него продал?
Хохот усилился. В следующий миг у меня в руках не оказалось портфеля.
— А что если твое сокровище не за что будет держать? — не успокаивался Сашка.
Я вынес бы побои, но от треска кожаной ручки в руках ненавистника мне стало не по себе. Я знал, что за это мне достанется дома еще больше.
— Прекрати! — взмолился я, через силу поднимаясь на ноги и пятясь назад. — Ты не смеешь трогать чужие вещи!
Задира сверкнул глазами.
— Поаккуратнее с выражениями, а то выражаться нечем будет!
Я с ужасом обнаружил, что спина коснулась холодной стены, и прижался к ней.
— Не смей! — пригрозил я, пристально наблюдая за своим ранцем.
— А то что? Твой портфель станет таким же жалким, как ты?
Я толком не сообразил, что делаю. В один момент я пронесся мимо гогочущих одноклассников и сшиб Сашку с ног. Ранец остался цел. В отличие от моего лица…
Теплая шершавая рука провела по щеке, словно заживляя рану. Мамы, как всегда, не оказалось дома. Бабушка смотрит на меня заботливо, но строго. Я изо всех сил стараюсь не заплакать от осознания, что еще не скоро увижу такой заботливый взгляд в следующий раз. Знакомый затхлый запах тянется из коридора, на полу светлеют солнечные пятна, словно соревнуясь с узорами на цветастом ковре. Чтобы хоть ненадолго удержать этот момент, я спросил:
— Почему ему можно всех задирать, а я не могу ударить в ответ?
Бабушка медленно закрыла глаза и положила руку мне на плечо.
— Когда я была маленькой, каждый день видела, какую боль может причинить человек. Солдаты врывались в дома, издевались над людьми и часто делали это без необходимости. Они играли бесценной жизнью людей, словно это дешевая игрушка…
Бабушка помолчала, давая мне возможность вспомнить все ее рассказы о тяжелом военном детстве. Передо мной предстала ветхая лачужка, где ютились три маленьких девочки, гудящий завод, где моя бабушка работала за двоих взрослых мужчин, несмотря на то, что еле стояла на ногах от голода.
— Мне пришлось слишком рано узнать, что такое лишения и нужда, — продолжала бабушка. — Мне казалось, что у военных нет выбора, но сейчас я понимаю: боль человек причиняет по собственной воле. Я не хочу, чтобы ты становился жестоким из-за материального недостатка, когда духовно тебе всего хватает. Разве мама не любит вас с братьями? Мне хочется, чтобы ты помнил, что мы не покупаем жизнь, счастье, признание окружающих. Мы лишь приобретаем то, что нам для этого нужно.
И я это помнил. Всю жизнь я приобретал все необходимое для счастья. Мне удалось добиться небывалых вершин в бизнесе, выбраться из нищеты и порвать наконец череду лишений в цепочке родословной.
Вскоре после того, как почва под ногами показалась мне достаточно крепкой, я встретил Лену. Эта удивительная девушка стала спутницей моей жизни. Мы жили небогато, на первых порах не стремились к роскоши, но по мере того, как ко мне приходило осознание собственной успешности, мы обрели достаток, а за счет этого — свободу.
Спустя немного времени Лена подарила мне ребенка. Поначалу мне казалось, что это счастье превыше всяких денег, но дочка росла, и я стал вкладывать в нее все свои средства, убеждаясь в правильном выборе жизненного пути. Я ни в коем случае не портил мою девочку, а лишь прислушивался к ее желаниям и участвовал в жизни ребенка.
Я не любил корпоративы. В большой компании мне часто приходилось выслушивать жалобы коллег на своих детей, только-только вставших на ноги и «уже не имеющих ни грамма благодарности». Подобный вопрос для меня был решен. Я не испытывал чувства долга перед любимыми людьми, не ждал благодарности от ребенка, судьба которого была в моих руках, я старался отдавать всего себя семье, не ожидая ничего взамен.
Яркая полоса света вернула меня к реальности. Сгущались насыщенные краски заката. Неугомонный шум притих и спустился к асфальту. Глухо перешептывались шины автомобилей. Вокруг засверкали фары, замигали проворные фонарики велосипедистов.
— Алло, дорогая, я скоро буду… Не волнуйся, я знаю, сколько ей нужно времени на уроки… Да, она точно была у подруги, неужели ты не видела целые кипы фотографий у нее на стене в соцсетях?.. Ничего страшного… Как? Завуч?.. Что значит «не отвечает стандартам школы»?.. Милая, давай ты позвонишь Ольге Николаевне и объяснишь, как выглядит отсутствие воспитания на самом деле? Ничего, она походит и с красными волосами. Ребенок нуждается в самовыражении… Хорошо, моя дорогая… Да, приготовь то, что она попросит, у нее был тяжелый день. Люблю тебя.
Воздух наполнился яркими бликами. Вокруг закопошились вязкие тени, скрываясь от предзакатных лучей солнца. Сумерки пробрались в окна домов.
— Я вернулся!
Дверь приветливо звякнула, пропуская в квартиру. На пороге я увидел жену. Ее отсутствующий взгляд заставил насторожиться.
— Все в порядке?
Лена присела на обувной стульчик.
— Она вернулась недавно. Отказалась есть. Все время молчит.
Будто что-то тяжелое коснулось души. Я опустился рядом с женой.
— Это было у нее в ящике. Она редко бывает рассеянна, но сегодня почему-то оставила это там.
В руках Лены был разноцветный блокнот, точь-в-точь такой, какой я купил сегодня у маленького продавца в пробке. На обложке была еле заметная, стершаяся запись: «Родителям, если я умру».
Дрожащей рукой я открыл тетрадь.
«Мама… Папа… Если вы это читаете, значит меня больше нет. Та кукла, которую вы из меня делаете, наконец затмила оригинал, и вы добились своего. День изо дня я наблюдаю, как вы «добываете» мою любовь никому не нужными безделушками, вещами, выкупая ими отношение других людей и бесценное время, что я провела бы с вами. Вы сделали меня такой, какой вам хочется меня видеть. Почему же вы так мало любуетесь своим творением?..»
Жесткая страница неприятно хрустнула. Я уронил дневник и уставился на жену. Она что-то приглушенно произнесла, но я не расслышал. Мое движение трудно было назвать кивком, я машинально наклонил голову в знак согласия. Перед глазами предстало бабушкино лицо. Добрый, но строгий взгляд проницательно смотрит сквозь пелену времени.
— Посмотри, что у тебя внутри, — доносится бабушкин голос.
Растерянный мальчик недоуменно опускает глаза на прижатую к его груди шершавую ладонь.
— Сосредоточься, подумай получше, чего тебе не хватает?..
Вслед за двойником из прошлого я склоняю голову к потрепанной тетрадке.
— Чего тебе не хватает?.. — повторил я в полусне.