Умер Дмитрий Константинович Бачурин. Ушел человек, душа которого жила в храме и жила храмом. И прощаясь с ним, говоря о нем, можно с уверенностью сказать, что это тот самый случай, когда, если мы промолчим о нем, о нашем Константиныче, то камни храмов, стены их, каждый их дециметр, возопиют, потому что они отмечены трудами Дмитрия Константиновича, его присутствием, его духом. Как и моя священническая жизнь. Во всяком случае, двадцать лет из них точно.
Когда в начале 1997 года владыка Михей предложил мне стать настоятелем Владимирского собора, я сначала отказался. Однако поехал к духовнику в Лавру. И тот меня уговорил согласиться с предложением владыки. «Но где взять средства на восстановление? А людей?» «Деньги не главное. А люди придут», — было ответом. И я согласился. В соборе на тот момент основными трудниками были художник Вадим Родомысльский (только что отпетый, Царство ему Небесное!) и Алексей Папушев.
И вскоре пришел в собор Константиныч. Это было 4 октября 1999 года. Точнее сказать, его привела с собой Антонина, Тося, его супруга, глубоко верующий человек. Сам же Константиныч, бывший (еще советский) десантник, на тот период своей жизни был абсолютно безбожен. Но был он трудяга. Кямал Рамазанович, директор радиозавода в Баку, где трудился Дмитрий Константинович, не мог на него нарадоваться. Грамоты, премии, ценные подарки. И денежные сбережения были. Но все это после известных событий пропало. Как и квартира в Баку. И пришлось переезжать в Россию. Выбран был наш Переславль-Залесский. И, к слову сказать, семья Бачуриных далеко не единственная семья, переехавшая сюда из Баку в конце 90-х даже среди наших прихожан: Амелины, Авдонины, Галустян, Компанец. И Дмитрий Константинович всегда охотно помогал своим землякам-бакинцам.
И вот за этот-то «поясок» Господь и привел его в храм. «Батюшка один, ему трудно», — сказала супруга. И Константиныч не мог не откликнуться. Я помню его в тот период. Он был молчалив, собран, сдержан. Но и безотказен. Он, хронический трудоголик, брался за любое дело, впрягался в любую работу по Владимирскому собору, по храму Александра Невского, по церкви Петра митрополита. В начале «нулевых» Переславская православная гимназия (где на тот период я был директором) располагалась в половине здания детского сада «Колосок» на улице Московской. Константиныч и там помогал мне по хозяйственной части. Он помогал мне и по моему дому. И не мне одному. К нему постоянно обращались за помощью прихожане, и никому Дмитрий Константинович не отказывал. Не сразу, может быть, приходил, но никого не забывал.
Было в нашей православной гимназии такое семейство Бурлаковых — мал мала меньше. Папа, здоровый такой мужичина (горе-фермер), занимался (в основном) главным, увы, деланием среди «православных» мужчин — бухал. Жена в сбитом на бок платочке, сбиваясь с ног, волокла на себе с помощью старших детей хозяйство, а младшим было весело. И вот один из этих младших, Лёня, притащил в православку из дома вшей. Дело нешуточное! И Константиныч привез этого Лёню к себе домой, помыл, вывел гнид, накормил. И какое-то время Лёня так и жил у них в доме в качестве приемного ребенка. И потом не забывал благочестивое семейство Бачуриных.
Вообще у Дмитрия Константиновича была потребность заботиться о ком-то. Мне кажется, их дом никогда не пустовал. Они с Тосей заботились о несчастных детях православной гимназии, о земляках-бакинцах, о собственных близких и дальних родственниках. А люди, между прочим, сами они были уже в преклонном возрасте, когда их сверстники, отмахнувшись от всяких забот, обзаводятся всяческими ворчливыми миниатюрными мопсиками (муси-пуси) в разноцветных вязаных свитерочках…
А Константиныч трудился. Даже, узнав о своей смертельной болезни, он не только не прекратил своего трудового делания, но усилил его. Теперь он очень хотел закончить сторожку около церкви Петра митрополита. Один Господь знает, каких трудов ему стоило претерпевать невыносимую физическую боль.
А я видел, как человек на моих глазах становится христианином! В прошлый Великий Четверг Дмитрий Константинович впервые за двадцать лет исповедовался по-настоящему! Как он каялся раньше? Тося чуть не силком подводила. А он смущался, говорил общие слова, мялся… А тут подробно, в деталях, с осознанием степени греха…
Господь будто бы работал над человеком сначала грубым инструментом — молотком, зубилом, потом перешел к шлифовальному камню, потом стал работать наждачной бумагой, потом взял бархотку…
И я видел смерть христианина, смерть настоящего мужчины. Так умирал и мой отец. Узнав о степени болезни, Константиныч отказался от «химии», отказывался от сильных обезболивающих средств, пока был в сознании. Молился Богу. «Грехи нужно выстрадать!»
Для меня Дмитрий Константинович, Константиныч, как мы привыкли его звать, — это Евангельский Симон Киринеянин, такой же трудяга, приведенный ко Христу, чтобы он помог нести Спасителю Крест, который к концу пути на Голгофу сам стал уже другим человеком…
Царствие тебе Небесное, Константиныч!
Спроси, может, и Там… что-то нужно подкрутить, подправить…