Юлии Яковлевне Никитиной исполнилось 80 лет

Екатерина Пятунина
Автор

24 августа 2019 года исполнилось 80 лет Юлии Яковлевне Никитиной, научному сотруднику Переславского музея-заповедника.

Юлия Яковлевна — известный переславский краевед, автор книги «Валентин Феликсович Ясенецкий-Войно (святитель Лука) — главный врач в Переславле-Залесском» и создатель уникальной экскурсии по памятным местам доктора Ясенецкого-Войно в Переславле. Мало кто знает, но именно с нее началось Переславское экскурсионное бюро. Первые маршруты по городским достопримечательностям Юлия Яковлевна разрабатывала сама, изучая книги про Переславль. Она сделала массу замечательных открытий — за 42 года работы в музее-заповеднике собрала бесценный краеведческий материал. Юлия Яковлевна очень хорошо знает Переславль, его историю и выдающихся земляков прошлого. Однако про саму Юлию Никитину написано крайне мало. Мы решили восполнить этот пробел и побеседовали с юбиляром о ее жизни и творческих планах.

Детство на золотых приисках

— Юлия Яковлевна, Вы как-то обмолвились, что выросли в окружении колючей проволоки на Колыме. Расскажите, при каких обстоятельствах ваша семья там оказалась? Кто были ваши родители?

— Мой отец, Яков Михайлович Курбан, был главным инженером по ценным металлам на золотых приисках Колымского края. В шахтах работали заключенные, за колючей проволокой добывали золото. Родители познакомились в Иркутске, в геологоразведочном институте. Мама, Надежда Сергеевна Брюзгина, со своими родителями переехала в Иркутск из Саратова. Она мечтала стать актрисой, читала стихи под сопровождение музыкальных инструментов, но так как ее отец был служащим в 1930‑е годы, ей, как дочери чиновника, отказали в приеме документов. Маме ничего не оставалось, как пойти учиться на геолога. Папа после окончания института по распределению поехал в Колымский край на прииски, там, где были шахты. Там, из гражданского населения были только наша семья и семья геолога из Ленинграда. У мамы были два помощника по хозяйству — расконвоированные за хорошее поведение заключенные. Один был за домбработницу — мыл полы, стирал, убирал посуду, а второй со мной нянчился. Помню, как он меня подкидывал со словами: «Юленька, какая вы хорошенькая!» Папа для меня — идеал человека и руководителя. Я знаю, каким должен быть настоящий руководитель. Он вставал очень рано и обходил все хозяйство, все лично контролировал: накормлены ли лошади, испечен ли хлеб, есть ли вода. Все-все проверял.

Яков Михайлович Курбан, отец, 1935 год

— Сколько детей было в семье Ваших родителей?

— Пятеро, но выжили только трое. Я была уже третьим ребенком, а два моих старших брата умерли еще до моего рождения от детских болезней, ведь прививок тогда не было. Первый, Толик, погиб в 6 лет от скарлатины, а следующий — Боренька — в 1,5 года от дизентерии. Папа тогда сказал маме: «Не везет нам что-то с мальчиками, давай родим девочку, может, она выживет?». Получилось, как папа сказал — следующей родилась уже я в 1939‑м году. Через год, в 1940‑м, родился Юра, а в 1950‑м — младший Яша.

— Военное детство на Колыме было тяжелым?

— Нет. С едой проблем не было. Гражданских было мало, как кормили зэков, я не знаю. У нас всегда были американские продукты по ленд-лизингу: сухое молоко, яичный порошок, тушенка. Мама готовила на семью. Однажды к нам приехал папин друг, он вернулся из командировки в Калифорнию. У него был такой большой черный портфель. И вот он вынимает из этого портфеля огромные плитки шоколада и большой оранжевый фрукт. Мне говорят: «Это апельсин». А я никогда апельсинов не видела, у нас там не было фруктов, даже яблок. Только грибы да шишки. Жили мы нормально. Мама носила платья и костюмы из Америки, как бы сейчас выразились — секонд-хенд, а тогда это называлось «подарки от американцев». Потом она их перешивала. В 1944 году папа пошел на повышение, перевели на Дальстрой — в Магадан. Нас поселили в большом деревянном доме на несколько семей. Одну из комнат занимал «священник-расстрига», как его называли соседи. Я все гадала — что такое «расстрига»? Не знаю, кем он был — бывшим священником или монахом? В военные годы выдавали спирт на производстве. Папа его не пил, а менял на сахар. «Священник-расстрига» — тоже менял на сахар, из которого делал карамельки-подушечки. Как сейчас помню, ставит большой противень с этими подушечками на общий стол. Мы, маленькие, стоим на цыпочках: «ах, конфетки!», и он нас угощал. Помню, окна большие, занавешены черными одеялами. У нас в комнате было одно окно. Мама спала долго, а папа вставал рано. Кусочек одеяла защиплет, и свет проникает. Он обязательно вскипятит чайник, поднимал меня, делал мне бутерброд с американской колбасой. Колбаса как тушенка была. Домработников у нас уже не было. В Магадане я впервые посмотрела фильм «Весна». У меня в глазах до сих пор этот зал, экран висит, сидят одни военные, и музыка красивая.

— Война как-то коснулась мест, в которых вы жили?

— Они нас не бомбили. Пугала милитаристская Япония, которую от нас отделяло только море, и она грозила нам войной. Помню, папа повез меня на машине к морю, и я увидела на берегу целый город из фанеры! Наши специально имитировали город, на случай нападения Японии — чтобы бомбы летели в пустое место. Это я хорошо запомнила. В войну не было цветных карандашей — были только черный и зеленый. Поэтому мы с братом рисовали зеленые погоны, а на них — звезды: война! Еще был у меня целлулоидный, как тогда называлось, пупсик. То есть из пластмассы. Когда мы переезжали, он не влезал в чемодан, и его поцарапали. Когда я с ним играла и наряжала, то говорила: «Вот и у тебя шрамчик после войны».

Мама, брат и я. 1947 год, г. Иркутск

— Как сложилась жизнь после войны?

— В 1946 году мне надо были идти в школу. Поэтому папа перевез семью в Иркутск, а сам еще год оставался в Магадане.

В Иркутске я пошла в первый класс. Папе предлагали в министерстве перебраться в Ленинград, на Балтийский берег, руководить добычей янтаря. Но папа отказался, опасаясь, что война может повториться. Сказал: «У меня семья, лучше я поеду в тайгу». В 1947 году папа приехал в Иркутск, и мы поехали на Север Иркутской области, юг Якутии — Бодайбинский район, на золотые прииски. Там я закончила школу, и вновь поехала в Иркутск — поступать на факультет иностранных языков.

Переезд в Переславль

— Почему иностранный язык?

— У меня была замечательная учительница английского языка, которая со мной занималась дополнительно, когда я училась в 10‑м классе. Она прекрасно знала язык, потому что ее отец был геологом, они долгое время жили в Китае, по соседству с семьей англичан, с детьми которых она дружила. Она дала мне прекрасные знания. Но с первого раза поступить не получилось.

Тогда я нашла работу воспитателем под Иркутском, заочно окончила техникум в Иркутске, а затем вновь пошла поступать на факультет иностранных языков, и хоть три года я не занималась — сразу же поступила! К тому времени у меня уже была семья. Мой первый муж, как и отец, был инженером по ценным металлам. В 1966 году я закончила институт, а уже в сентябре у меня родился сын — Ян. Вскоре я развелась с мужем и уехала с сыном к родителям — «поднимать образование» в Тайге. А затем, когда родители уехали в Переславль, отправилась «поднимать образование» в Узбекистане.

Студентка Института иностранных языков, 1964 год, г. Иркутск

— Как ваша семья оказалась в Переславле?

— В 1968 году папа вышел на пенсию, и они решили переехать в Москву. Папа сказал: «Сколько можно мотаться по Сибири?» У нас все родственники жили в Москве. Но в Москве тогда ни в какую не давали прописку. Было что-то вроде «Москва для москвичей», «чужих» туда не пускали. Тогда мы стали рассматривать варианты ближайших к Москве городов. Переславль нам очень понравился, решили остаться здесь. Родители переехали, а я отправилась работать в Узбекистан.

— Тоже в школе трудились?

— Я преподавала на кафедре английского языка в педагогическом университете.

Жилось мне там хорошо. Я сняла в аренду дом, сына сразу определили в детский сад. Завкафедрой выхлопотал, несмотря на бешеные очереди в садики. Очень хорошо нас приняли. Но в 1969 году умирает отец. Средний брат только-только женился. Остаются 18-летний брат и мама с мизерной пенсией, поэтому мне пришлось переехать в Переславль. Меня сразу приняли на работу в школу, в первую гимназию. Но, пришлось поработать во всех школах, подменять то в одной, то в другой учителей. Платили мало. При папе мы всегда жили в достатке. А здесь было очень тяжело. Когда открыли в 1972 году Переславское экскурсионное бюро, я сразу туда пошла и стала первым экскурсоводом в городе.

Первый экскурсовод

— Просто так — взяли и пришли?

— Я пришла туда первой и сказала: я ничего не знаю, но я очень хочу быть экскурсоводом, потому что я здесь живу. Я сама изучала достопримечательности, составляла маршруты, экскурсии писала под копирку — раздавала коллегам.

Сотрудники Ярославского бюро путешествий мне очень помогали, давали путевые информации. Самообразованием занималась: книги читала, учила. Первая книга была Масленицына про Переславль-Залесский, написанная красивым языком, с хорошими иллюстрациями. В бюро все было распределено по секциям. Я руководила школьной секцией, где маршруты составлялись специально для детей. По вечерам ко мне приходили девчонки из бюро, мы разрабатывали экскурсии, печатали на моей печатной машинке и раздавали коллегам. Бюро было замечательное, работали мы дружно, нас там учили. Приезжал архитектор-реставратор Иван Борисович Пуришев, показывал нам, как лучше встать на площади, на валах, чтобы хорошая панорама открывалась. Поначалу я совмещала работу гида со школой, агитировала учителей тоже идти в экскурсоводы — это была хорошая подработка. В 1977 году я во второй раз вышла замуж и перешла работать в Переславский музей-заповедник. Мой муж — Александр Всеволодович Никитин, капитан в отставке. На тот момент он был офицером, очень интересным человеком, душой компании. У него очень красивый баритон. Он замечательно пел и читал стихи. Писал прозу. Его произведения публиковали в журнале «Юность». Мама моего мужа была солисткой Самарского оперного театра. Он усыновил моего сына, дал ему свою фамилию и отчество. Как семья военных, мы получили квартиру здесь, в Чкаловском поселке. Рядом Плещеево озеро — красота!

В походе. Село Ивановское, 5 «В» класс, 1972 год

— Как Вы стали сотрудником Переславского музея-заповедника?

— Я долго совмещала преподавательскую работу с экскурсионной деятельностью в бюро. Материал по Переславлю я уже хорошо знала — сам город и все объекты. Кроме того, вела поисковую работу, до этого долго была классным руководителем. Меня, кстати, до сих пор бывшие ученики поздравляют, хоть я более сорока лет уже не преподаю. Возила путевые экскурсии во Владимир и Суздаль. Мы разработали экскурсии вМоскву и в Клин. Когда я решила уйти из школы совсем, директором музея-заповедника назначили Марию Сергеевну Карасеву, бывшего директора школы из Ярославля. Когда я к ней пришла и сказала, что работала в школе, она сразу меня позвала: «Юля переходи к нам, я тебя беру». Мне дали ключевой, Советский, отдел. Он состоял из семи залов. Моей задачей было показать историю нашего города. Как произошла здесь революция, кто руководил городом, какие были и есть передовики производства, история Гражданской и Великой Отечественной войн в Переславле, и так вплоть до Брежнева. Я изъездила все архивы. Тогда архивами заведовал Михаил Швыдкой. Я написала ему письмо с просьбой предоставить письменные источники, и он дал мне к ним доступ в Москве. Хорошие были времена. Сотрудники музея каждое лето ездили в экспедиции. Сейчас уже такого в обязательном порядке нет, но я до сих пор езжу.

Интернациональная дружба

— Вы создали в Переславле Клуб интернациональной дружбы. Что это была за история?

— В 1980‑м году в наш город пришли письма из Америки, из маленького городка Нью-Берлин. Простые граждане хотели дружить с жителями такого же маленького городка в России. К письмам были приложены детские рисунки и послания. Корреспонденция пришла на адрес главы города. Но у Переславля уже был город-побратим в Калифорнии. Когда эти письма обследовали соответствующие органы, решили отдать их мне, так как раньше у нас уже был клуб интернациональной дружбы. Наши американские друзья нашли бесплатную образовательную программу в Америке для детей с хорошим знанием английского языка. Отбор был строгий по конкурсу, знания оценивали американские профессора. Они к нам специально приезжали. Мой сын, которого я с детства учила английскому, смог по этой программе поступить в государственный американский колледж. Порядка десяти детей мы отправили бесплатно учиться в Америку. Последнюю девочку я отправила уже в 1995 году. В 1996 году наш клуб стал распадаться — в нем отпала необходимость. Уже любой мог сделать себе визу. А раньше смысл дружбы городами как раз и сводился к возможности выезжать за рубеж. Американцы собирали нам целые фуры гуманитарной помощи.

Разгрузка гуманитарной помощи из США для клуба «Контакт». 1994 год

Долго дружили с людьми этого замечательного городка, который, к сожалению, сейчас уже превратился в деревню. Раньше там было большое фармацевтическое производство по выпуску аспирина, на котором трудились все жители. Городок был очень благополучный — в викторианском стиле, дома с колоннами и львами. Потом производство закрыли, и жители разъехались. Американцы приезжали к нам часто. У меня даже был человек, который потом крестился в православие. Все дети, что там учились, остались работать в Америке. Мой сын 25 лет назад туда уехал учиться и тоже там остался, закончив учебу, хоть до этого окончил Сасовское летное училище гражданской авиации в Рязани и три года отслужил летчиком в Смоленской области.

— В Америке по небу не скучает?

— По небу точно не скучает. Разбился его друг — пилот, у которого остались жена с новорожденным ребенком. Он так глубоко это прочувствовал, что больше не садился за штурвал. Сейчас в Америке водит фуры. Живет в Нью-Йорке. Прекрасно знает дороги Америки, до каждого закоулка, шоферы у него часто консультируются, как лучше проехать. Он женился на русской женщине с ребенком.

По следам святителя Луки

— Вы говорили, что впервые увидели храм, когда переехали в Переславль-Залесский?

— На Колыме храмов не было — только колючая проволока, да тайга кругом. Когда впервые ехала в Переславль, проезжала через Сергиев-Посад, и слово «лавра» мне вообще ни о чем не говорило. Едем через какую-то деревню, смотрю — церковь. Думаю, что такое? Потом через какое-то расстояние — еще церковь. Обе разрушенные. Слово «церковь» мне было известно, но что за ним стоит? Я знала, что в церковь ходит священник, что туда приходят люди креститься и молиться. Но зачем? Нам же ничего не объясняли. Когда я работала в переславской школе, нас всегда запугивали перед Пасхой: «чтобы на Пасху в церковь и на кладбище не ходили, а то будем вас фотографировать!». Вот я и обходила сторонкой. Тем более, все равно не понимала, что там делается. Когда уже стала создавать советский отдел в музее, вот тогда-то я и познакомилась с историей каждого храма: сколько их было разрушено, сколько из них было украдено. Это был, конечно, ужас. Маму в детстве водили в храм, но, когда мы приехали в Переславль, в церковь она не ходила. Хотя, какую-то молитву с детства помнила. У нас есть такая интересная семейная история. Моего дедушку, по линии отца, звали Курбан оглы Мухамед. Фамилий у них не было. Поэтому моя девичья фамилия была Курбан. Интересно, что у папы и его родной сестры, Зои, были разные отчества. Папа — Яков Михайлович, а сестра — Зоя Ивановна. Оказалось, что отчества им дали по именам их крестных отцов. Сама я крестилась в возрасте уже пятидесяти лет перед поездкой в Америку. Надо было ехать на полгода, предстоял долгий перелет. Я подумала, что надо бы покреститься, вдруг, что случится, чтобы я крещеная была. Крестил меня отец Анатолий, который служил тогда в Покровской церкви. Сейчас он служит в Феодоровском монастыре. В Нью-Йорке, там, где живет мой сын, есть православный храм. Я познакомилась с настоятелем — священником с Украины, прихожанами — русскими и украинцами, рассказывала им про святителя Луку (Войно-Ясенецкого). Им было интересно.

— Расскажите, как Вы шли «по следу» святителя Луки Войно-Ясенецкого в Переславле?

— Начинала не я. Информацию потихоньку собирали многие наши сотрудники. Занимались поиском документов, связанных с его пребыванием в Переславле. Еще в 1959 году приезжал из Красноярска известный хирург, кандидат медицинских наук, В.А. Поляков, который работал с Войно-Ясенецким во время войны. Он подарил музею фотографию профессора медицины Войно-Ясенецкого 1941 года. Сами врачи пытались собирать о нем информацию. Зубной врач был унас замечательный, Смирнов, он лично опросил многих местных жителей, провел большую работу, подготовил о нем доклад к конференции «Знаменитые личности Переславля-Залесского». Переславский врач Рудковский составил альбом фотокопий и фотографий врачей, начиная от самых первых, которые служили здесь. Была фотография и Войно-Ясенецкого. Затем была издана его автобиография «Я полюбил страдание». Как-то все взялись за это дело в 90‑е. Тогда еще была жива Антонина Николаевна Соболева, директор инфекционной больницы. Я к ней несколько раз приходила домой. Она рассказала, что приезжал Миша, сын Войно-Ясенецкого, и они вместе ходили по городу, искали дом, в котором жила их семья, на улице Троицкой. Но уже не было ни дома, ни улицы. Потом я случайно разговорилась с сотрудницей одного из наших отделов, и выяснилось, что у них в семье хранятся письма Войно-Ясенецкого. Она мне позволила их отсканировать. Это оказался архив писем Анне Алексеевне Макаровой, бывшей сестре-хозяйке земской больницы. Я потом эти письма еще вручную переписала, чтобы прочувствовать его слова.

Благодаря этим письмам, я узнала, с кем он был знаком, стала уже местных жителей опрашивать, кому он писал письма. Я стала ходить по Валовому кольцу, инашла этот дом, на адрес которого они были написаны. Нашла, кто письма забирал, кому они принадлежали. Он писал своей сестре-хозяйке, уже будучи архиереем. Я нашла дом, в котором она жила. Сохранилась домовая книга, из которой я все узнала об этой женщине. Отыскали ее на ранних фотографиях. Когда Войно-Ясенецкий вел прием, все записи делала Анна, медсестра. Видимо, грамотная женщина была. Очень трогательные письма он ей присылал. Она была уже в престарелом возрасте и тоже слепла, как и он. Он писал, что в глаза капать, как правильно питаться. Деньги ей на дрова присылал, потому что зимой можно было замерзнуть.

— Вы же подняли еще и все медицинские документы и нашли очевидца, современника?

— Я пересмотрела все его отчеты. Врача, который работал в земской больнице в 1920‑х годах, Илью Васильевича Миронова — основателя клинической лаборатории и рентгеновского кабинета при городской переславской больнице — я нашла в Москве. Вышла на него, как всегда это у меня бывает, случаем. У нас была старейшая учительница Аполлинария Христиановна, которая преподавала еще в мужской гимназии до революции. Ей исполнилось 90 лет, и меня, как члена профсоюза, отправили ее поздравить. Я с тортом пришла к ней. Она такая шустренькая была для своих лет, чайник быстро поставила. Мы с ней разговорились, подружились. Потом ее забрала к себе в Подмосковье племянница, а мне они передали пачку открыток и писем — вдруг понадобятся. Там были московские и питерские адреса, и это для меня был настоящий кладезь. Среди них оказался и адрес ее ученика-гимназиста Ильи Миронова. Я тогда благодаря этим адресам из писем и открыток, очень много информации по разным темам собрала. Илья Васильевич — участник Великой Отечественной войны, был уже очень пожилым человеком, поэтому я сама к нему приехала. В 1914 году он был гимназистом, его семья жила на Валовом кольце, и он знал всех городских знаменитостей. Он много раз видел Валентина Феликсовича и точно его описал: «Прямая рослая фигура, всегда в шляпе, а рука опиралась на трость, проезжая по городу, никогда не смотрел по сторонам, перебирая какие-то карточки». Он указал на важную деталь, которую в кино о святителе Луке постоянно опускают — Валентин Феликсович всегда ходил с тростью, в соответствии со своим статусом. Я собираю все книги о святителе Луке — у меня большая библиотека. В воспоминаниях его переславских современников промелькнула строчка, что во Владимирском соборе, на службах, где, как он выразился, у него «было свое место», он стоял слева.

Доблесть переславцев

— Юлия Яковлевна, за то время, что мы с Вами гуляли по памятным местам Переславля, я заметила, что Вы увлечены личностью нашего выдающегося земляка великого благоверного князя Александра Невского?

— Я ищу переславцев, награжденных государственной наградой Российской Федерации — Орденом Александра Невского. Орден был учрежден еще при Екатерине II. Но я занимаюсь только нашими современниками. Сейчас в моем списке 17 имен переславцев, которые были за особую воинскую доблесть отмечены этой наградой. Я однажды задумалась: почитаемые люди, у которых есть этот орден, тоже родились на нашей земле, как и Александр Невский, и повели себя в бою так, как бы повел себя он. 16 человек мне известны, а о 17‑м кроме имени и фамилии сведений никаких нет. Его зовут Василий Федорович Быков, 1922 года рождения, из села Глебовское. Может, кто о нем что-либо знает, откликнется. Я была в Глебовском, но его родню не нашла. Информации в архивах нет. Он был взят еще на Финскую войну в 1940‑м году, в 1944‑м году удостоен Ордена Александра Невского, и это все. Даже фотографии нет! Я сейчас вношу хотя бы его имя, куда возможно, чтобы о нем знали. К сожалению, некому почтить память этих людей. В отличие, например, от погибших воинов-афганцев, которым каждый год воздаются почести воинским братством. Могила Александра Федоровича Галеева, награжденного Орденом Александра Невского, на Городском кладбище, в 10 километрах от Переславля, в ужасном состоянии! Какой это был человек! Высокий, статный. В 2002 году, уже в преклонном возрасте, он с этим орденом на груди в булочную ходил. Я ему говорю: «Куда ты с такой наградой? Прибьют и отнимут!»

— Историей кладбищ тоже занимались?

— Однажды ко мне обратилась учительница православной гимназии, чтобы я познакомила детей с кладбищами. Я взяла, которое поменьше, Сокольское. В администрации мне не смогли сказать, когда оно основано и какова его площадь. Говорю детям: «Давайте-ка мы его с вами для начала измерим шажками. Мальчики, вы вот здесь идите, считайте, а девочки — там считают. Потом умножим и узнаем приблизительную площадь». Кстати, вычисленная площадь почти совпала с реальной, когда я уже нашла документы. Мы с ребятами рассматривали надгробия. Там много исторических личностей Переславля, я очень многих знаю. Рассказывала детям об этих людях. Они фотографировали надгробия. Учащиеся составили большую-большую карту кладбища, поехали с ней в Москву на конкурс и заняли 2-е место. Учительница мне потом позвонила, поблагодарила за победу. Так мы провели вместе с детьми важную исследовательскую работу. Карту они мне подарили.

— Какие еще краеведческие темы у Вас сейчас в работе?

— Сейчас я добиваюсь, чтобы на месте сожженного дома Курчевского, основателя пушки-прообраза «Катюши» установили планшет на треногах, как у Дома Шилля и других исторических зданий в городе. Леонид Васильевич Курчевский удивительный был человек, переславец. Я думаю разместить на планшете несколько фотографий, изображение его пушки динамо-реактивной — сама пушка находится в Питере. Обязательно написать, что на этом месте был дом Курчевских, кто были его родители. Рассказать о его судьбе, как его неблагодарно расстреляли, вслед за Тухачевским. Такие головы, Боже мой! Он ведь в 1920‑е годы, когда был голод, создал при Никитском монастыре научную базу для ученых, они работали и питались от земли — разбили огородики, выращивали овощи. Помог им не умереть с голоду. Это моя задача на ближайшее время. Так как следующий год — 75-летия Победы, занимаюсь генералом Петром Федоровичем Малышевым, нашим земляком. Но самое главное сейчас для меня — история Феодоровского монастыря в советский период, начиная с 1917 года.

Похожие публикации