Вечером 10 марта 2020 года, в Неделю сыропустную, воспоминание Адамова изгнания, во Владимирском кафедральном соборе Переславля была совершена вечерня с чином прощения.
По окончании богослужения к собравшимся обратился епископ Переславский и Угличский Феоктист:
— Дорогие отцы, матушки игуменьи, братья и сестры!
Свое слово я начну с небольшой исповеди. Мы собрались здесь для того, чтобы принести друг другу покаяние и получить прощение. От архиерея логично ожидать, что, готовясь к чину прощения, к началу Великого поста, архиерей будет пребывать в чтении, трезвении и молитве.
Так вот, чтение, трезвение и молитва — это то, что я сегодня не делал. Я сегодня довольно ощутимое время листал ленту Фейсбука. Не могу сказать, что мне очень стыдно, но чуть-чуть стыдно. А почему чуть-чуть? Потому что там я обнаружил очень интересную, как мне кажется, запись. Один человек написал, что он сегодня не пойдёт просить прощения в храм, потому что он не монах-отшельник. Логично. Действительно, традиция, которой мы сегодня следуем и ради которой отцы сегодня сюда приехали, берет свое начало из монашеской практики, пустынной практики, когда монахи просили друг у друга прощения и уходили в пустыню до Страстной седмицы. Мы это знаем из самых различных источников, знаем это и из жития преподобной Марии Египетской.
Мы с вами никуда уходить не собираемся, но тем не менее исполняем эту древнюю традицию. Казалось бы, кроме традиции в чине Прощения ничего не сохранилось. Действительно, как показывает и тот же самый Фейсбук и личные беседы, есть люди, которые именно так и относятся к этому чину. И не только к этому чину, но и ко многим другим церковным установлениям. Они видят в них лишь форму, и, зачастую, справедливо. Потому что перед нами всеми стоит серьезный вопрос: соблюдая форму, тщательно соблюдая форму, наполняем ли мы ее должным содержанием?
В чём суть была ухода в пустыню? Очевидно, для приготовления себя к Пасхе, а особенно, к Великой субботе, в совершенной тишине и исихии — молчании, внутреннем молчании всех чувств. Это молчание, исихия, невозможно, если есть хотя бы один человек, с которым мы находимся в конфликте. Именно по этой причине монахи просили друг у друга прощение и уходили, чтобы уже ни с кем не встречаться и пребывать в богомыслии, молитве и сугубой аскезе.
Мы с вами сейчас попросим прощения друг у друга, Богу содействующу, и отправимся делать то, что мы делали за несколько часов до этого. Вы — не знаю что, а я — листать ленту Фейсбука. Хотя, конечно, надеюсь, этого не произойдет… Завтра мы перестанем есть блины, помолимся, но я не уверен, что у меня исчезнет Фейсбук…
К чему я это говорю? К тому, что мы действительно сейчас соблюдаем форму, исполняем форму, а что с содержанием? Ведь в каком-то смысле правы те люди, которые говорят, что если я не монах-отшельник, то зачем это? Попросив прощения сегодня, я завтра снова буду вступать в социальные связи. Без этого никуда. И опять неизбежно у меня будут возникать конфликты, и опять я впаду ровно в то же состояние, из которого попытался выбраться.
У святителя Феофана Затворника, да и не только у него, у многих других наших святых, писателей-подвижников, есть замечательные мысли о том, что христиане не только могут, но и должны управлять своими чувствами. И когда мы с вами говорим, что нас внезапно захлестнуло какое-то чувство, то это означает, что мы с вами совершенно не знакомы с наукой управления чувствами.
Великий пост — школа управления чувствами. Мы полагаем некое начало с тем, чтобы его развить, чтобы через аскезу, через молитву, через практическое соприкосновение с Евангелием, со Христом приблизиться к той исихии, к которой монахи-отшельники в древности шли прямым путем. Для нас, к сожалению, прямой путь невозможен. Но христианство неизменно. Факт, что нам в современном мире, особенно тем, кто живёт в городах, кто несет административное послушание, сложно это сделать — мы очень далеко отстоим от исихии. Но без молчания, без трезвения, без успокоения треволнения чувств мы с вами не сможем войти в тайну Великой субботы и познать в полноте радость Воскресения Христова. Воскресение Христово, если мы не достигнем тишины, для нас останется пустым звуком, оно никак не сможет изменить нас с вами.
Дай Бог, чтобы слова, которые мы сегодня скажем, стали только началом. Мы прекрасно понимаем, сказать можно всё, что угодно. Но мы помним о том, что мытарь, который сидел на дереве, Закхей, пообещал всем, кого обидел, возместить вчетверо. Если мы сделали что-то дурное, что-то злое, то надо сделать противоположное действие. На этом держится наше нравственное богословие. Очень хочется надеяться, что после слов прощения, которые мы произнесем, будут ещё и соответствующие по отношению друг к другу дела.
Это те мысли, которые у меня есть по поводу Великого поста. Но, безусловно, есть ещё и другие мысли. Мысли о том, чем я успел за два с небольшим месяца согрешить перед всеми вами. Скажу сразу, сознательных грехов у меня не было, но это не означает, что нет и других. Таких, которые происходят помимо моей воли.
Я хочу перед всеми вами покаяться в том, что мне очень трудно смириться с тем, что Бог меня поставил архиереем. Мне бы хотелось быть простым священником, но Бог судил иначе. И момент моего смирения перед фактом архиерейства ещё в полной мере не наступил. А отсюда вытекает то, что я, видимо, не всегда серьезен по отношению к собственному архиерейству и тем обязательствам, которые оно на меня накладывает. А это неизбежно сказывается на жизни тех людей, которые связаны со мной как с архиереем. Это очень многие люди… Я, конечно, молюсь и надеюсь на то, что Господь Своей силою и Своею благодатью покроет мою немощь и поможет мне принять то, что свершилось со мной в минувшем году.
Вас я прошу меня простить за то, что я зачастую не соответствую вашим ожиданиям. Нет у меня сил, а может быть воли для того, чтобы быть вам во всём щитом и покровителем, чтобы помогать вам решать все возникающие вопросы с полной самоотдачей. За то, что у меня не всегда хватает сил, знаний, мудрости, терпения, ума и опыта. Я прошу вас меня простить, прошу вас помолиться обо мне.